Вот пучки петрушки, латука и свежайшего порея; а вот старательно ощипанные, но не очень свежие утки, идущие всего по пол-шиллинга за упитанную тушку - скорее всего мухам, зарящимся получить всё бесплатно, не видать их как своих ушей, которых у них не было сроду. Справа тянет за рукав мадам в заношенной юбке и старенькой шерстяной душегрейке, тяжело примятой лотком с горками жареной камбалы и трески. Слева - вкрадчиво оттягивает карман худая рука босоногого беспризорника, решившего, что вы уже достаточно зачарованы разглядыванием и обонянием сногсшибательного запаха больших, круглых голов спелого домашнего сыра.
Но вот среди жужжащей, кипящей толпы мелькнула каска патрульного констебля - и рука спешит убраться прочь вместе со всем остальным прилагающимся к ней несостоявшимся грабителем, юрко ввинчивающимся в толпу, сверкая бахромой обтрёханных коротковатых штанов. А вслед ему пищит флейта и тоненько ноет скрипка бродячих музыкантов, решивших дать представление тут же, на краю рыночной площади. Сколько медяков проглотит старый засаленный цилиндр, выставленный под ногами худой танцовщицы, выделывающей удивительно пластичные танцевальные па на пыльных камнях  импровизированной сцены?... Едва ли очень много - хорошо, если хватит на ужин в дешёвой "обжорке" или пироги с яблоками и черникой в булочной, зазывно пестреющих вывесками среди прочих прилепившихся вокруг площади лавок и магазинчиков.
Люди хотят есть, всегда, что бы ни случилось, не смотря ни на какие напасти. И вопреки им, напастям, искалеченный южный боро оживает, а вместе с ним, одним из первых  - и рынок.